ГЛАВА IX,

в которой автор представляет читателям молодого человека, похожего на бабочку «аполлон»

Я еще ничего не рассказал о родителях Ивы, очевидно, по той причине, что их было трудно заметить. О таких людях говорят: не бросаются в глаза. Но ни Алексею Львовичу, ни Марье Петровне никогда даже не приходило в голову броситься кому-нибудь в глаза. Им как раз очень нравилось быть незаметными редкий случай!

Известно, что воспитать одну дочку легче, чем двух или трех. Но воспитать Иву было еще легче, потому что ей не исполнилось еще десяти, когда она решительно потребовала, чтобы на нее не обращали никакого внимания. Ничего не оставалось, как втихомолку, огорчаясь, подписывать дневник, в котором были и двойки и тройки, никогда не вмешиваться в ее дела и — это было самое сложное не удивляться неожиданностям. Родители только молчали, когда Ива начинала разговаривать белыми стихами, превращая утренний завтрак в сцену из комедии Лопе де Веги. Они привыкли к семейной стенной газете, в которой Ива ставила родителям отметки за поведение.

Но вот произошло то, что в старину называлось верхом неожиданности. Каждое утро из цветочного магазина стал приходить посыльный с красной розой в руках и запиской: "Иве Ивановой. В собственные руки". К завтраку она стала являться напудренная, с накрашенными губами, а когда Алексей Львович спросил ее, что, собственно, все это означает, ответила беспечно: "Ничего особенного. Я, кажется, влюбилась. Пожалуйста, мамочка, передай мне соль".

С Васей она встречалась по-прежнему, хотя однажды он сказал, что она стала похожа на парикмахерскую куклу.

— Пудриться, мне кажется, тоже надо уметь, — внимательно разглядывая ее, сказал он. — А ты не умеешь. Губы тебе идут как раз некрашеные. Ведь ты уже девушка, правда? Можно мне называть тебя Чинук?

Ива засмеялась.

— Ведь ты подписываешь свои стихи «Чинук»?

— Замбезари Чинук.

— Ну, это слишком длинно. Так почему ты начала пудриться?

— Потому что я стала танцевать в ансамбле, а там все девушки пудрятся и красят губы. Кроме того, за мной ухаживает один джентльмен.

— Мне не очень нравится, что он каждое утро присылает тебе красную розу.

— А мне нравится. Хочешь, я тебя с ним познакомлю?

Это было устроено так. Молодой человек с букетом красных и белых роз вышел из «мерседеса», подкатившего к станции "Сосновая Гора", где его уже ждал Вася. Минут двадцать, посматривая на часы, они, сходясь и расходясь, шагали вдоль платформы. Первым заговорил Вася.

— Простите, — сказал он, — но мне кажется, что она не придет. Дело в том, что это очень похоже на Иву. Ей захотелось, чтобы мы познакомились, и она решила нам не мешать.

Молодому человеку было лет двадцать пять, и, хотя на нем было легкое светлое пальто и модная замшевая кепка, его можно было смело сравнить с Аполлоном. Но, пожалуй, скорее он был похож на бабочку «аполлон», которую энтомологи считают одной из красивейших в мире. В нем было что-то порхающее плавно закругленные крылья так и чудились за его статными плечами. В сравнении с ним Вася выглядел караморой — так называется длинноногий беззащитный комар, который лениво бродит осенью по оконным стеклам и не очень сердится, когда ему отрывают ногу.

— Не придет, и это на нее похоже.

Ничего угрожающего или опасного не было в этих словах. Почему же молодой человек, взглянув на Васю, выронил из рук букет, побледнел, задрожал, отшатнулся? Почему его рот приоткрылся и он закрыл его, громко щелкнув зубами? Откуда взялись набрякшие складки, вдруг прорезавшиеся по сторонам его носа?

Едва ли кому-нибудь удавалось в одно мгновенье постареть лет на двести, а ему удалось. Дрожь прохватила его с головы до ног. Он что-то сказал самому себе, и Вася запомнил его слова, хотя и не понял их — они были сказаны по-итальянски: "Non рuо еssеrе!" [2]

Широко известно, что люди возвращаются к себе, прячась от посторонних глаз. Но на этот раз спрятаться было трудно.

— Вот вы и пришли в себя, — весело сказал Вася. — И я не буду спрашивать, почему, разглядев меня, вы так изменились. Это, в конце концов, ваше дело. Меня самого огорчает моя внешность. В школе меня иначе не называли как Рыжик, причем предполагался не гриб, а клоун. Значит, Иве захотелось, чтобы мы познакомились. Что ж, я не прочь! Вы москвич? Как вас зовут?

— Леон, — стараясь улыбнуться, ответил молодой человек. — А тебя?

— А меня просто Вася. Вы не москвич?

— Нет.

— Леон! Как красиво! Я бы сказал — слишком красиво. Вот вы явились на свиданье с букетом роз — тоже красиво. Я еще никогда не дарил девушкам цветы, а ведь, надо полагать, это им нравится? Просто не приходило в голову, а кроме того, мы видимся с Ивой так часто, что все мои деньги пришлось бы истратить на цветы. А их немного. Вы понимаете, я стесняюсь всякий раз просить деньги у Платона Платоновича, хотя он получает персональную или даже какую-то сверхперсональную пенсию. Ольга Ипатьевна говорит, что все ужасно подорожало. А вы богатый? Эта машина собственная — или вы хотели, как говорится, блеснуть?

Молодой человек, который снова стал похож на бабочку, вдруг ответил такой длинной фразой, что, пока Вася дождался конца, он забыл начало. Конец был такой:

— …и я был бы в восторге, если бы мои предположения оправдались, поскольку после надлежащего разъяснения вопрос мог бы решиться в положительном смысле.

— То есть в том смысле, что мы могли бы сделаться друзьями? Да, конечно. Но понимаете, мне почему-то кажется, что, хотя мы встретились впервые, вы чувствуете ко мне что-то вроде отвращения.

В ответ он получил еще более длинную фразу, из которой ему удалось понять, что подобное предположение очень похоже на шутку и что, напротив, ему очень нравится такая вызывающая изумление откровенность Васи.

Короче говоря, разговор не вязался, и нет ничего удивительного, что молодой человек вдруг сел в свой «мерседес» и уехал. И, конечно, как только машина скрылась за поворотом, из кустов появилась Ива. Она была в легком платье и замерзла, пока пряталась в кустах. Нос посинел, и, поминутно вытирая его, она размазала по всему лицу губную помаду.

— Хороша! У тебя с собой зеркало?

— Я его разбила!

— Зачем?

— Мне хотелось убедиться в том, что можно разбить зеркало — и ничего не случится.

— И не случилось?

— Я подвернула ногу. Не очень. Как ты думаешь, Рыжик, почему он тебя испугался? Вы встречались?

— Во-первых, прошу не называть меня Рыжиком. А во-вторых, подслушивать подло.

— Я знаю, — жалобно сказала Ива. — Но, понимаешь, интересно!

— И вообще, ты напрасно позволяешь этому старику ухаживать за собой.

— Почему же старику? Двадцать пять лет! Он показывал мне паспорт.

— Нет, он старик, — упрямо возразил Вася. — Ему по меньшей мере лет сто. Или двести.